Возвращение домой

15:33, 16 ноября 2018
ФОТО:  иллюстрация: елена авинова
Социолог Павел Мальченко работал в исследовательской группе при Агентстве по развитию человеческого капитала на Дальнем Востоке. Павел рассказал Fomlabs, как русские старообрядцы оказались в Латинской Америке, почему Агентство помогает им вернуться в Россию, а также почему социолог должен быть и хорошим менеджером.

— Почему Агентство по развитию человеческого капитала на Дальнем Востоке заинтересовалось старообрядцами, которые живут в Южной Америке?

— Тут две разные истории: «государственная» и «исследовательская». Первая история. В 2017 году митрополит старообрядческой церкви Корнилий встретился с президентом РФ, где обсуждали староверов, переезжающих в Россию из стран Южной Америки. И СМИ начали задавать вопросы: что за старообрядцы и старообрядческие церкви? Тогда Агентство по развитию человеческого капитала на Дальнем Востоке тоже начало интересоваться: а что это за люди? Чем они занимаются? Сколько их? И где они живут?

Была собрана группа в администрации президента и поставлена задача перед Агентством переселять старообрядцев на Дальний Восток. Изначально они жили в центральной России, но после раскола начали отселяться: в Карелию, в Молдавию, Румынию, Украину, Белоруссию, кто-то в сторону Дальнего Востока, некоторые даже до Турции дошли. Те, кто ушел на запад, настолько закрепились в тех местах, что уже считают их своей родиной. 

Те же, кто пошел на восток, остановились в районе Приморского края и Амурской области. Их гонения ненадолго прекратились в 1905 году, но возобновились с приходом Красной армии в 30-х годах. Это заставило старообрядцев мигрировать в Китай и Монголию. В Китае они довольно мирно существовали некоторое время, но в 1950 году опять пришла Красная армия, после чего при помощи Красного Креста старообрядцы отправились в Гонконг, и оттуда уже расселялись по странам Южной Америки.
По сути, родина старообрядцев, которыми мы занимались, — не центральная Россия, а Приморский край, они ассимилировались там в свое время. Приморье сейчас относится к Министерству РФ по развитию Дальнего Востока, и поэтому перед Агентством по развитию человеческого капитала на Дальнем Востоке встала задача помочь старообрядцам эмигрировать в Россию.
— А что ты называешь исследовательской историей?

— Нам нужно было понять, сколько существует старообрядцев и куда их переселять. Это уникальный кейс, поэтому мы решили привлечь экспертов, которые уже были в Южной Америке и посещали там общины. Это старший научный сотрудник Института русского языка РАН Ольга Ровнова, Митя Алешковский, директор портала «Такие дела» и еще ряд специалистов. Мы с ними консультировались, чтобы узнать, как, где, в каком количестве живут сейчас старообрядцы.

Потом совместно с ВЦИОМом мы попытались выяснить, сколько существует старообрядцев и что им нужно, чтобы переселиться. Мы с ними общались через Whatsapp, которым они хоть как-то пользуются, — а так это очень закрытое сообщество. Пока ты не доберешься до главы общины и он не разрешит, никто с тобой разговаривать не будет. Они жутко боятся русских, вернее, боялись, когда мы проводили исследование, то есть в 2017 году. Думали, что их обманут, уведут в лагеря, у них нет понимания того, что Россия изменилась.

— Какова была твоя роль в этом исследовании?

— В данном мероприятии участвовали ВЦИОМ, Дальневосточный федеральный университет и Агентство по развитию человеческого капитала на Дальнем Востоке. ВЦИОМ выполнял свои функции сам, а действия остальных помогал координировать я. Приходилось, например, отправлять людей собирать интервью в Приморском крае, следить, как проходят интервью, которые делают студенты, контролировать написание отчета и его корректировку. Я также проводил экспертные интервью с журналистами, которые занимались этой темой, и с представителями церкви. И еще напрямую брал интервью у некоторых старообрядцев. То есть в данном проекте приходилось сочетать обязанности менеджера и социолога.
Лучшие менеджеры — это бывшие исследователи, как мне кажется. Я точно понимал, как должно пройти интервью, сколько времени можно потратить на его транскрибирование. А самое сложное было — не уходить с головой в исследование, потому что я бы тратил на это все свое время и не смог бы координировать работу других.
Изображение

Иллюстрация: Елена Авинова

— Получается, Агентство и ты в его составе выступали как бы связующим звеном между государством, старообрядцами и сообществом экспертов. Насколько эти три агента понимали друг друга? И что в такой работе тебе давалось сложнее всего?

— Эксперты и старообрядцы были по одну сторону баррикад, а государство — по другую. Мы же стояли на этих баррикадах, пытаясь понять одних и других. Сложнее всего давались две задачи. Первая — объяснить старообрядцам, что мы не Красная армия, не хотим их завербовать и увести силой. Что мы готовы их выслушать и понять, что им нужно для переезда. Вторая — объяснить государству, кто эти люди и зачем они нужны. Понимание у всех было такое, что это безграмотные нахлебники, которые приехали сидеть на шее у чиновников. Особенно это чувствовалось на Дальнем Востоке. 

— Почему именно старообрядцев было решено привлекать на Дальний Восток? Ведь они немногочисленны, а процесс трудоемкий.

— Мы нашли две тысячи старообрядцев, готовых переселиться из Латинской Америки, так что их не так уж мало. Кроме того, они занимаются земледелием, а на Дальнем Востоке огромные земли, но неухоженные. 

И еще один момент: у них очень большие семьи. Если у нас стандартно один, два ребенка, то у них — пять, шесть, семь детей. Им нужна земля, чтобы построить дом для сына, нужны люди из другой общины, чтобы выдать дочь замуж. С этим у них вообще большая проблема: пятое поколение, они там все уже родственники, выдавать замуж просто не за кого. Некоторые в поисках мужа для дочери уезжают на Аляску, и Россия тоже может стать для них хорошим вариантом с этой точки зрения. Так что, с одной стороны, мы их сюда приглашаем, с другой, они сами в этом заинтересованы.
Многие старообрядцы — люди пожилые. Сами в Россию они переселяться уже не будут, но могут отправить сюда своих сыновей, вкладываться в их хозяйство здесь. Кстати, многие из них очень богаты, некоторые – миллионеры. Но наши миллионеры ездят на Lamborghini, а они покупают грузовики, вертолеты, самолеты для своего хозяйства.
— И это не исключительный случай? Старообрядцы в Латинской Америке настолько экономически успешны?

— Это зависит от страны, в которой они живут, и конечно, от того, насколько они трудолюбивы. Большинство из них любят работать. Обычный распорядок дня: встал, помолился, поел и пошел трудиться. Это прививается с детства: я знаю семью, в которой детей с 12 лет сажают работать на трактор. Хотя при этом сложно назвать старообрядцев богатыми в нашем понимании, ведь у них все вложено в землю, в труд, в детей.
Изображение

Иллюстрация: Елена Авинова

— Расскажи подробнее про их образ жизни.

— Филологи обожают староверов, потому что у тех остался язык примерно вековой давности, и новые слова они либо заимствуют из испанского, либо как-то меняют русские слова, не понимая, как их произносить. Современный человек может спокойно общаться со староверами, но он будет понимать, что некоторые выражения уже не используются. Например — «зла не сделать». Мы привыкли говорить «не сделать плохого», и в этом «зла не сделать» ощущается особый русский дух. 

Конечно, отличия затрагивают и внешний вид. У женщин всегда прибраны волосы, причем косынки, которые у нас надевают при входе в храм, они носят редко. Одежда — это в основном платья и сарафаны, довольно скромные. Они шьют самостоятельно, одежда выглядит современно, при этом в ней угадывается что-то традиционно русское. Мужчины одеваются более свободно, могут спокойно ходить в джинсах. Многие носят рубахи и подпоясываются. Конечно, я видел этих людей, только когда они приезжали с визитом в Россию, но пока я с ними общался, они выглядели так.

— А что из себя представляют общины старообрядцев?

— Это деревни. Как и у нас раньше, деревни называются по фамилии людей, которые там проживают: например, Рефтовы, Муричи. Деревня состоит из нескольких домов. В Амурской области стоят четыре дома — хотя эти семьи приехали два года назад, так что сейчас, может быть, больше. А, например, в Бразилии это более крупные поселения. В Южной Америке иногда можно встретить знак на дороге: «Колония де руссо» — значит, где-то неподалеку община. В общине всегда есть кто-то главный и еще, поскольку эти старообрядцы — в основном беспоповцы, человек, отвечающий за обряды.Его выбирают по старшинству и опытности, и обычно люди понимают, кто готов за них отвечать. Могу привести пример: к нам приезжала группа старообрядцев из 12 мужчин, 8 из них взяли с собой жен — итого 20 человек. Понятно, что для взаимодействия с группой нужно найти кого-то «главного» — им стал тот, кто проявил наибольший энтузиазм. 

— Какие способы привлечения старообрядцев разработала ваша исследовательская группа?

Мы привлекаем тем, что им нужно. Они переселяются по трем причинам: семья, дом, работа. Семья — это браки со староверами, которые живут в России; дом – это земля, на которой можно жить и вести хозяйство. Земля выделяется в Приморском крае. Грубо говоря, они приезжают и получают 300 гектаров. А для организации работ им выдаются кредиты — это самая сложная задача. Агентство ведет работу с Россельхозбанком, который начинает менять политику в пользу старообрядцев: дает кредит под 5 процентов, но на небольшую сумму, уменьшает ставку — но все равно это связано с огромным количеством документов, с которыми даже юрист, работающий со старообрядцами, не всегда может помочь. 

— Сколько времени прошло с тех пор, как семьи старообрядцев мигрировали в Южную Америку?

— Это было примерно в 50-х годах, то есть лет 70 уже прошло.

— И они все еще сохраняют русскую идентичность?

— Как обычно это происходит: есть мигранты первого и второго поколения. Мигранты первого поколения никогда не станут местными. Бабушки и дедушки говорят, что есть Русь — и нужно обязательно туда вернуться. Даже в завещаниях пишут, что нужно вернуться в Россию, их дом там. Внутри своей общины эти люди говорят по-русски.
Но в то же время необходимо заниматься хозяйством, необходимо общаться с местными. И тут появляются мигранты второго поколения: дети начинают ходить в школу. Школу строят сами старообрядцы, но учителя, которые туда приезжают, говорят на испанском. Начинает меняться мышление: ты уже не русский, если думаешь на испанском, ты уже больше интегрирован в среду. Тем более постоянно нужно общаться с местными. Бизнес ведется с бразильцами, уругвайцами, боливийцами. Раз-два — и сын или дочка уже в браке с боливийцами, раз-два — и они уже хотят стать юристами.
Но все равно там стоят русские дома, бани. Они говорят по-русски, готовят русскую еду. Недавно был случай, который меня очень впечатлил. Приезжала делегация староверов, они подошли ко мне и говорят: «Паша, нам нужно приспособление, чтобы делать орешки». Я долго не понимал, какие орешки, а оказывается, это они про пирожные со сгущенкой. Спрашиваю: «А вы умеете делать?» Отвечают: «Нет, но хотим научиться, показать потом детям».