«семьи воспринимали нас как посланников президента»

 

В начале 2000-х годов была актуальна тема торговли людьми, когда наши женщины сталкивались с проблемами за рубежом, выезжая работать нянями и оказываясь заложниками сутенеров. Трудовые мигранты, занятые в теневом секторе, также часто становятся объектами работорговли. Это так называемые «группы риска», исследовать которые всегда было непросто. 

Вопросы миграции и межкультурной дистанции тесно связаны – мы видим, что задачи адаптации и интеграции мигрантов в последнее время в Европе стали ключевыми. Почему одни этнические группы вполне успешно интегрируются, а по отношению к другим нарастает неприязнь? Внутренние миграционные потоки также требуют регулирования – в отдельных населенных пунктах возникают проблемы анклавизации, что приводит к росту межнациональной напряженности. Миграционные исследования и исследования межнациональных отношений близки и неразрывно связаны. Многолетний опыт изучения групп риска оказался полезен при изучении такой непростой и сложно доступной группы – цыган.

 

Некоторые исследования носили характер «самообследования» (что вполне объяснимо – получить доступ в эти группы не так уж просто), когда цыган опрашивали представители их же этнической группы. Это немного другое. И это тоже одна из особенностей нашего проекта - мы пытались закрытую группу извне, а не изнутри.

Мы работали в 30 регионах России. У нас было более 1000 респондентов, 150 точек опроса. Это первое условно репрезентативное исследование. Условно – потому что , согласно переписи 2010 года, у нас насчитывалось немногим более 200 тысяч цыган, а по оценке Федеральной национально-культурной автономии российских цыган - их более миллиона. То есть показатели сильно разнятся. Мы строили свою выборку на основании официальных статистических данных.

 

Отдельные этнические группы цыган проживают на локальных территориях. В силу своей закрытости они слабо интегрированы в социум и редко вступают в тесные личные контакты с представителями других этнических групп. 

 

Единственно возможная схема реализации проекта в таких условиях – опрос в цыганских семьях. Это очень важный методологический аспект. Любые другие формы поиска респондентов и выбора места интервью были бы неэффективны. На этапе пилотажа исследования наши интервьюеры пытались опрашивать цыган на улицах, на рынках, следуя инструкциям для проведения типичных уличных опросов. Это приводило к тому, что цыгане пугались, убегали, никак не хотели вступать в контакт. 

Специфика проживания цыган, конечно, накладывала свой отпечаток на ход проведения опроса. Опросы проходили в жилищах, там часто находилось много других членов семьи. Цыганская семья – это достаточно большое количество людей, и они живут в более-менее открытом пространстве (если речь не идет об обеспеченных категориях, а таких – меньшинство). Было понятно, что в непосредственной близости находятся родственники, дети, – их никуда не денешь. В таких условиях невозможно обеспечить полную конфиденциальность беседы, исключить влияние фактора присутствия других членов семьи на ответы респондента. 

 

Этот аспект учитывался еще на этапе формирования гайда интервью. Каждое интервью сопровождалось анкетой интервьюера, в которой описывались условия проведения опроса, фиксировались специфические реакции на отдельные вопросы, уровень владения респондентов русским языком и т. д. 

Нам нужно было сформировать у интервьюеров чувство внутренней психологической защищенности, показать им, что со стороны цыган угрозы нет. 

Организационная схема реализации проекта предполагала очень четкую вертикальную структуру процесса отбора респондентов. В регион обращались из Национально-культурной автономии, договаривались с региональными представителями, далее назначались региональные кураторы из числа цыган, которые сопровождали исследователей в поле. Это обеспечивало интервьюерам психологическую защиту – на первых этапах исследования многие из них испытывали опасения, сформированные под воздействием устоявшихся негативных стереотипов.

Это специфический момент. Мы все-таки старались минимизировать влияние этих сопровождающих на процесс исследования. Они выступали в качестве «мостов-проводников», были скорее инструментом установления доверия, их задача была – объяснить цели исследования, сформировать доверие к интервьюерам. 

В ситуациях, когда респондент слабо владел русским языков и не понимал вопросов, куратор или другие члены семьи (как правило, представители старшего поколения) ему переводили. Бывали моменты, когда респонденты не могли ответить – не понимали, зачем им задают такие вопросы. Тогда сопровождающие поясняли значение понятий или вопросов. 

В случае затруднений интервьюеры объясняли сопровождающим, что именно следует донести до респондента, далее уточняли, как они (сопровождающие) будут разъяснять цыганам значение понятия или смысл вопроса. Только потом осуществлялся перевод на цыганский язык. Так сохранялись контекст и смысл.

Цыгане почти никогда не становились объектами исследований. Для них это было в новинку, и приходилось долго объяснять нашу цель, задачи, принцип анонимности участия.

Я сама стараюсь всегда, когда есть возможность, выходить в поле. В исследовании цыган я проводила несколько интервью. Для меня это очень важно – почувствовать среду, темперамент, атмосферу, ритм жизни, какие-то бытовые мелочи. Это позволяет объективно подойти к анализу отдельных аспектов, глубоко интерпретировать полученные данные. Я считаю, что руководитель исследования всегда должен в том или ином формате принимать участие в полевой работе (хотя высокий ритм индустриальных исследований, к сожалению, не всегда позволяет это сделать).

 

Например, после обработки данных выяснилось, что уровень удовлетворенности жизнью у цыган не так уж низок. Но когда я приехала на интервью сама, то увидела жилище, которое люди достраивают с разных сторон по мере возможности: к маленькому каменному дому пристроили деревянную комнату, с другого бока – еще пристройка. И это не где-то в глуши – это в подмосковных Мытищах! В одной комнате у них могут жить 8 детей. А люди говорят: мы живем хорошо, разве плохо жить в собственном доме? Вот расширяемся. Стоит понимать, что если жилище не признается властями, то нет возможности, например, провести канализацию. Люди выходят из ситуации как могут. 

В основе любых национально-этнических конфликтов лежит социальная дистанция - когда мы начинаем «видеть» чужих, существенно отличающихся от нас. 

Чем меньше мы знаем про эти группы, соответственно, боимся их, воспринимаем, исходя из сложившихся стереотипов, тем выше уровень настороженности. Дистанция не сокращается. Но наши стереотипы не всегда соответствуют реальности. Наши заблуждения относительно того, как живут представители тех или иных групп, – проявления невежественности и неосведомленность об их образе жизни.