«Сибиряками не рождаются, а становятся»

– Изначально мы собирались ограничиться Новосибирском. Но появилась финансовая возможность, и мы расширили географию, включили другие сибирские города: Омск, Иркутск, позже добавился Томск.

Иркутск – губернский город «старой Сибири», его история развития уходит во времена царской России, Новосибирск называют центром «новой» Сибири, он был основан в 1893 году. Омск был выбран, потому что это пограничный город с населением выше миллиона человек (Омск расположен одновременно на внутренней границе – западной границе Сибири, и на внешней – граница с Казахстаном). 

Томск добавили уже во время исследования. Во-первых, это некий аналог Иркутска в Западной Сибири, старинный университетский город, культурный центр. Во-вторых, север Томской области в сталинские времена был местом ссылки, там было много спецпоселений. Из-за суровых климатических условий туда ссылали даже, как в песне поется, «из Сибири в Сибирь», например, с Алтая. Истории семей ссыльных сибиряков и их потомков было логично собирать именно здесь. 

Оказалось, что для жителей Иркутска объединяющей «сакральной» ценностью - основой региональной идентичности, является Байкал. Для новосибирцев «сердцем» Сибири оказался Новосибирск как столичный город. А, например, омичи в меньшей степени, чем иркутяне и новосибирцы, идентифицируют себя с Сибирью в целом как с регионом. Для них характерна локальная городская идентичность. Возможно это следствие положения города не только на границе двух регионов, но и двух стран.

– Нам хотелось охватить как можно более широкий спектр жизненных траекторий – вариантов биографий с акцентом на социальную, временную и пространственную мобильность информанта и членов его семьи: кто куда переехал, кто кем стал в профессиональном смысле, кто на ком женился и т. д. При этом подход жизненных траекторий предполагает, что рассмотрение значимых (важных) событий личной жизни отдельного человека – родился, учился, женился – происходит в определенном социальном контексте. Например, человек был сослан в Сибирь или переехал добровольно – в ходе освоения Сибири приехал строить Братскую ГЭС или Академгородок. Вроде бы речь и там, и там идет о переезде, о перемещении в пространстве, но согласитесь, что и личный, и социальный контексты переезда в этих двух случаях совершенно разные.  

Традиционный «соцдем» (возраст, пол, уровень образования и т. д.) сам по себе нас не очень интересовал, поскольку мы предполагали, что разные типы жизненных траекторий обуславливают различные типы сибирской идентичности.

Таким образом, критериями отбора респондентов стали город, место рождения и проживания, миграционная биография, включая туризм, профессиональная сфера деятельности и род занятий, потому что было важно понять характер включенности индивида в социально-экономические процессы на территории и предполагалось, что именно эта включенность определяет и разные варианты региональной идентичности, и динамику ее формирования.

Пожалуй, единственной традиционной социально-демографической характеристикой, которая изначально была нам важна сама по себе, являлась этническая принадлежность. Однако и здесь все оказалось совсем не однозначно. В исследовании принимали участие жители сибирских городов как моноэтничного, так и полиэтничного происхождения. Мы обнаружили, что люди смешанного происхождения более склонны идентифицировать себя как сибиряков. Вероятно, потому что, имея предков разных национальностей (а это как раз очень характерно для Сибири, где смешанные браки были очень распространены и являлись часто основой выживания), человек затрудняется выбрать одну национальность. Недаром Сибирь называли «плавильным котлом народов». В такой ситуации человек выбирает идентичность «сибиряк», причем это решение принимается исходя из внутренних ощущений. Он «чувствует» себя сибиряком, хотя может не ощущать себя исключительно русским, татарином, немцем, имея, например, сочетание этих национальностей в своем роду.  

Что касается людей моноэтничного происхождения, то есть ощущение, что люди не славянского происхождения больше склоны к этнической самоидентификации, чем к сибирской. Это, например, представители таких национальностей, как буряты, казахи. Они в большинстве своем оценивают этничность важнее, чем «сибирскость». Хотя и среди них нам встречались исключения. Скорее всего, это происходит потому, что у них этническая культура сохраняется и развита сильнее, особенно в местах компактного проживания. Так, например, бурятка, жительница Иркутска считает себя в первую очередь сибирячкой, а у бурят из Республики Бурятия преобладает этническая самоидентификация.

– Лейтмотивом интервью стала тема Сибири, жизни в Сибири. Как правило, интервью начиналось с предложения рассказать о себе. Дальше кто-то начинал рассказ со своих достижений, а кто-то начинал рассказывать о своей семье, предках. Уже здесь можно сделать предварительный вывод – как формировалась его идентичность, из каких «кирпичиков» он ее строит. 

Эти типы интервью позволяли развернуто разговаривать с людьми, попросить их описывать, как они понимают те или иные феномены, что это значит для них. Человек во время интервью сам выбирал и определял, что для него важно.

Тем не менее ощущение своей принадлежности к роду сибиряков, знание истории переселения предков в Сибирь, семейных легенд также способствует формированию сибирской идентичности, укоренённости на этой земле. Зачастую информанты склонны приписывать себе положительные качества предков: они – наследники семейных традиций, тоже «настоящие сибиряки».  

Интересные результаты касаются темы ссылки. Мы обнаружили, что чем больше поколений отделяет информанта от времени ссылки предков, тем менее болезненной и более мифологизированной становится эта тема. Если прадед был сослан в царские времена, но выжил, сумел продолжить род и остаться свободомыслящим человеком, то это становится предметом гордости, а история ссылки прадеда – семейной легендой. 

Если же ссылка коснулась непосредственно тебя или твоих родителей, то это - другая история. В Томске у меня было интервью с женщиной, этнической немкой, родителей которой депортировали из Поволжья детьми. Сама она родилась уже в Сибири, в Томской области, но все ее ближайшие родственники – родители, дяди, тети, бабушки, дедушки – пережили опыт ссылки. Ее рассказ о своей жизни в Сибири – это по сути рассказ об опыте преодоления стигмы, маргинальности. О постепенном выходе из группы гонимых и притесняемых, постоянном переосмыслении себя, своей идентичности. Кто я? Немка? Русская «как все»? Сибирячка? Сегодня именно Сибирь она считает домом, родным местом. Даже когда в 1990 -х возникла возможность репатриации в Германию, она, в отличие от многих родственников, не захотела уезжать.    

– В качественных исследованиях, мне кажется, это риторический вопрос – надо ли самому выходить в поле. Исключение могут составлять лишь масштабные сравнительные исследования, например, межрегиональные или международные проекты. Но и здесь желательно, чтобы каждый член исследовательской команды охватил свой кусочек поля и участвовал в анализе собранного материала. 

Наш опыт показал, что можно и вдвоем хорошо проводить интервью, дополняя друг друга: ты как один частный исследователь воспринимаешь определенным образом оттенки речи и поведение другого человека. Другой исследователь может уловить какие-то нюансы, которые ты упустил.

 

– Речь может идти не об изменении теоретической концепции, а о появлении нового содержательного наполнения, новых проявлений сибирской идентичности. Если сравнивать сибирскую идентичность сегодня с тем периодом, когда проект зарождался, сейчас острота противостояния с Москвой (по крайней мере, в плане политической риторики) снижена. Сибирская идентичность проявляется скорее в действиях на местах, здесь и сейчас. Это и возрождение локальной культуры, и локальные экологические инициативы. Люди стараются воплощать интересующие их проекты на местах, пользуясь ресурсами (в том числе и политическими) на уровне местных властей, которые им доступны. То есть, мы наблюдаем развитие сибирской идентичности через вовлеченность людей в местные инициативы. 

Мы живем в изменчивом мире, актуальность региональной и локальной идентичности будет только возрастать, потому что огромные имперские идентичности рассыпаются. Как сказал один из наших информантов: «А что общего у жителей европейской России и Сибири? Что может их объединить? Только война с общим врагом, наверно».

Возможно, такую функцию на себя может взять только наше богатое культурное наследие – литература, искусство. Мне кажется, прекрасным примером воплощения этой идеи всеобщего единения на основе общих, непреходящих ценностей был проект чтения романа Льва Толстого «Война и мир» на телеканале «Культура», когда вся страна – от Владивостока до Калининграда, простые люди, известные артисты и политические деятели – читали главы из романа. Вот эта причастность к великой русской культуре, к историческому наследию может объединять людей. 

В целом же, мне кажется, это нормально, что локальное, региональное самосознание становится все более важным для людей. Был же лозунг «Сильные регионы – сильная Россия», мне он представляется более разумным, чем поиск некоей абстрактной единой национальной идеи. Человеку становиться важнее то, что ему ближе, он выступает, например, против вырубки деревьев у себя во дворе, отстаивает интересы своего района – так он учится понимать, что такое малая родина.

 

Так что «быть сибиряком» – это необязательно политический лозунг, это может быть и просто желание делать что-то для этой земли, региона и людей, живущих с тобой рядом.