«Я захотела понять, что люди понимают под словом "счастье"»

Социолог Лёля Жвирблис об исследовании счастья в Курьяново

17:22, 21 СЕНТЯБРЯ 2017
ФОТО:  ИЛЛЮСТРАЦИЯ: ПАВЕЛ БАРМИН
Мы поговорили с социологом проектного бюро URBAN St’14 Лёлей Жвирблис о проекте «Топография счастья», который проходил в 2014–2015 годах. «Топография счастья» была посвящена тому, как жители двух районов Москвы воспринимают счастье. Проект был не только исследовательский, но и художественный – по результатам исследования были организованы две выставки. 

Читайте интервью про выставочные залы, территориальную идентичность москвичей и счастье.

 
— Первый вопрос, который возникает: почему вы решили искать счастье именно в Курьяново и на Шаболовке?
 
— Мы (Проектное бюро URBAN St’14) не выбирали район. Это был проект Объединения «Выставочные залы Москвы», посвященный оживлению районных выставочных залов, который реализовывался Департаментом культуры. Наше бюро должно было выполнить ряд задач для залов в двух районах: на Шаболовке и в Курьяново. Так что это был двухчастный проект. Я не была в команде изначально, его идея принадлежит Артему Герасименко, Ларисе Гринберг и Анне Селяниной. Они же решили, что районную выставку можно основывать на результатах исследования.
 
Исследованием для выставки на Шаболовке занималась моя коллега Дарья Рудь, и она сосредоточилась не на счастье, а на краеведческих аспектах городской среды, каких-то вещах историко-архитектурного плана. В итоге выставка там получилась не про факторы, которые определяют счастье жителей района, а больше про сам район.

Потом Даша уехала учиться, и меня позвали продолжать проект – заниматься Курьяново. Условия были достаточно жестко заданы изначально: у нас был выставочный зал в Курьяново, выставка называлась «Топография счастья», и надо было исследовать среду вокруг зала. Также у меня был уже частично разработанный инструментарий, оставшийся от исследования Шаболовки.
 
Я посмотрела на ключевой исследовательский вопрос – факторы городской среды, влияющие на счастье, – и поняла, что не знаю, что такое счастье, это понятие тяжело операционализировать.
 
— Социологи часто просто задают людям вопрос: «Счастливы ли вы?»
 
— Да, есть, конечно, исследования на этот счет. Я сразу начала в них рыться, смотреть, как социологи понимают концепт «счастья». Об этом говорится в работах Георга Зиммеля, да и всем известно исследование ВЦИОМа под названием «Индекс счастья». Но я захотела сама понять, что люди понимают под словом «счастье», а потом сравнить получившееся с классиками. Как мне кажется, качественные методы исследования для определения спектра пониманий счастья отлично подходят. В тот гайд, который у меня был, я добавила вопросы «Что такое счастье?» и «Что мешает человеку в достижении счастья?» – и пошла с ним в поле.
Наш проект был скорее выставочный, а не исследовательский социологический, исследование было просто его частью. Важно делать выставки, которые основаны на интересных данных, важно популяризировать науку разными способами. Результаты исследования потом визуализировались медиахудожниками. Глобальной целью всего проекта – и на Шаболовке, и в Курьяново – было оживление районного выставочного зала, чтобы люди как минимум узнали о его существовании. Тогда еще все бредили местными культурными центрами, и было ощущение, что надо рассказать о них людям.
— Вы хотели привнести в проект элементы активизма?
 
— По результатам исследования мы проводили тренинги для местных жителей, посвященные проблемам, которые были выявлены в районе. Мы приглашали экспертов, которых запросили сами жители: по транспортной проблеме тренинг вел Илья Петушков (ведущий консультант бюро MobilityInChain, специалист в области транспортного и городского планирования, эксперт в области городского пассажирского транспорта. – Примеч. ред.), по созданию местных сообществ – Федор Богдановский (журналист, организатор сообществ. – Примеч. ред.). Проводились экскурсии по району, в том числе можно было попасть на закрытую станцию аэрации.
 
— Если говорить именно об исследовании, каковы были его задачи?
 
— Главная задача была в том, чтобы понять, что такое счастье, а затем выявить факторы городской среды, которые на него влияют. Попутно выявить проблемы, которые существуют в районе и беспокоят местных жителей, а затем предоставить интересный материал для медиахудожников.
 
— Какие методы вы использовали?
 
— Мы провели двадцать четыре глубинных интервью, пока не достигли «точки насыщения». Еще сделали кабинетное исследование культурно-досуговой инфраструктуры района для поиска исторических нарративов. Последнее нужно было в том числе и для того, чтобы грамотно сформировать гайд для интервью.
Изображение

ИЛЛЮСТРАЦИЯ: ПАВЕЛ БАРМИН

— Как был устроен ваш гайд?

— Нам надо было понять, какие элементы среды влияют на счастье, вокруг этого и был выстроен гайд. Это достаточно узкая тема. Речь именно о физических, материальных объектах в районе, но косвенно через них и выясняются факторы городской среды, которые влияют на счастье. Например, близость работы к дому положительно влияет на ощущение счастья, так как у человека освобождается свободное время, которое он может потратить на себя и на семью. Мы также стремились выявить «теплые» места в районе, чтобы понять, что нравится жителям, а что нет, а на выставке наносили эти места на интерактивные карты.

— Что представляет собой Курьяново как район?

— С точки зрения краеведения район интересный: там сохранилась атмосфера пятидесятых. Очень живописная среда, но это совсем не Москва. В Курьяново, по-моему, сто двадцать двух- и трехэтажных домов и три одноэтажных. Когда район создавался, многое было четко продумано: весь район строился вокруг станции аэрации, которая была вдали от Москвы. Сначала сделали станцию, а потом – сам район, и некоторые жители, с которыми мы разговаривали, его и строили.

 — Станция аэрации до сих пор функционирует?

— Она до сих пор функционирует, правда не в полную мощность. Это и был район при станции аэрации, при ней было все: магазины, культурный центр, парикмахерские, сберкассы. В районе все было четко спланировано: здесь бульвар, тут люди будут работать, тут будут гулять и развлекаться. Причем место для развлечения тоже было хорошо выбрано: как только начинала играть музыка, она сразу была слышна по всему району, чтобы люди, которые не знали, что будет концерт, услышали ее и приходили. Там четко виден планировочный проект, как он был задуман, и это скорее не квартал Москвы, а самостоятельный городок.

— Но социальная сфера, скорее всего, пришла в упадок в девяностые?

— Да, это так. В ходе интервью выяснилось, что парикмахерская закрыта, сберкасса закрыта и так далее. Район был хорошо продуман при планировке, но, как это обычно бывает с подобными проектами, не подразумевалось, что люди могут работать где-либо еще, кроме этой станции. И социальная инфраструктура не смогла существовать без дотаций.

— Чем занимаются жители этого района сейчас?

— Сейчас внуки некоторых из тех, кто строил станцию, работают на ней, но, по большей части, людям приходится куда-то ездить. Но интересно, что при этом у всех есть четкая самоидентификация и соотнесение себя с районом. Там один магазин, несколько школ и все знают друг друга в лицо: в двух или трех интервью звучало, что за границей люди узнавали курьяновцев. При этом они не учились вместе, не работали, но могли, увидев другого человека где-то в Америке, понять, что это курьяновец. Это удивительно!

Этот район Москвы отличается от других. Например, там до сих пор есть дворовая жизнь. Дети гуляют по улице, так как там сложно из-за планировки района гонять на автомобиле. Там есть нормальные дворы!

— То есть можно сказать, что существует устойчивая территориальная идентичность?

— Да, только она достаточно... простая, что ли. Когда мы сравнивали ситуацию с Шаболовкой, то поняли, что она отличается: там люди — обычные горожане, а в Курьяново они ближе к сообществу, что ли.

— Логично, ведь этот район раньше был деревней?

— Нет, когда этот район при станции аэрации создавался и застраивался, земля изымалась из области и переводилась в собственность города, так что это была Москва — Москва среди деревень. Но Москва не нынешняя, а скорее из «Покровских ворот» — с двориками, бабушками... Это сейчас Москва стала большой и жестокой — там же внутри района до сих пор сохраняется спокойная атмосфера пятидесятых. При этом есть четкая граница района, где люди начинают «бежать»: это автобусная остановка. 

— Вы пробовали строить ментальные карты или выделять вернакулярные районы территории?
— Жители на выставке отмечали любимые места. Также были карты с местами, которые требуют изменений, и карта «потерянное прошлое», со списком мест, о которых люди рассказывали в интервью или про которые было где-нибудь написано, но их локация сохранилась только в памяти жителей. Прошло всего десять-двадцать лет, а мы уже теряем прошлое. На выставке удалось восстановить потерянные данные.
— И какие места у них любимые?

— Все любимые места, как правило, связаны с чем-то личным. Место, где кто-то впервые поцеловал жену, например. Кстати, даже молодежь отмечала, что курьяновцы часто выходят замуж за курьяновцев, видимо, женятся, потому что вместе рядом растут. Но четких любимых точек нет. Можно выделить, условно, «Старое Курьяново» — дворики, где собираются с друзьями, бульвар и улочки, по которым люди любят гулять.

— А что все-таки жители района понимают под «счастьем»?

— Восприятие счастья у жителей района не привязано к Курьяново — оно больше такое, общечеловеческое счастье. Не думаю, что в этом отношении курьяновцы сильно отличаются от жителей других районов Москвы, к тому же я потом сравнивала полученные результаты с Аргайлом и другими исследователями счастья. 

У меня получилось выделить три вида счастья в нарративах жителей. Первое условно можно назвать «бытовое счастье», или «счастье-довольство». Если иллюстрировать цитатами из интервью, то это выглядит примерно так: «Я проснулся, и все в моей семье хорошо, никто не умер, все здоровы, с работой гладко». То есть такое бытовое счастье, гармония с самим собой. В этом есть свои плюсы и свои минусы, так как это достаточно конформистское счастье, счастье, которое не требует изменений. Я не говорю, что это плохо или хорошо, когда человек в принципе согласен со своим бытием — к этому можно относиться по-разному, но это такое довольство, буддистское счастье, по-моему.

Второй тип счастья — это «счастье биохимическое». Это ответы примерно следующего плана. У нас среди респондентов был один музыкант и он говорил: «Вот, я готовлюсь к концерту, я выхожу — и выступаю. И это счастье». Или «я нюхаю своего ребенка и чувствую счастье» — так отвечала молодая девушка. Или ответы «я люблю свою жену — и это для меня счастье». Еще рядом с Курьяново есть трасса для мотокросса — там мы тоже общались с людьми, они отвечали что-то вроде «я мчусь на мотоцикле — и это счастье». Еще был ответ «я люблю ходить в походы, я забираюсь на гору — и это счастье». В общем, в этот тип счастья входят ответы, связанные с переживанием счастья как момента, с мощным ощущением эмоций, выбросом гормонов. Такое интенсивное, «наркоманское» счастье.
Изображение

ИЛЛЮСТРАЦИЯ: ПАВЕЛ БАРМИН

Наконец, третий тип счастья, который я долго не могла концептуализировать, но который все-таки пришлось выделить в отдельный вид, — это «эфемерное счастье». Это счастье, которого... у нас нет. Это такие ответы, как «счастье — это свой остров в океане» или «счастье — это когда тебя понимают» (и респондент тут же задумывается при произнесении этой фразы, как будто у него перед глазами пробегает вся его жизнь) или «счастье — это всеобщее разоружение». Или, например, «счастье — это здоровье», но эту фразу произносит женщина, которой девяносто четыре года. Она занималась строительством Курьяново, у нее куча детей и внуков, но ясно, что никакого здоровья больше нет.

— Часто социологи в ходе интервью фиксируют «параданные», например смех или паузы в ходе разговора и другие невербальные реакции. Было ли что-то особенное в том, как люди говорили о счастье?

— Это ярко ощущалось в случае «эфемерного счастья». Человек начинал говорить — и тут же как будто осознавал, что у него этого счастья нет и никогда не будет. Это страшно: люди замолкали — я прямо чувствовала, что человеку явно будет сложно после интервью. Это непростой момент с точки зрения этики проведения исследований.

— Ты брала интервью у двадцати четырех человек — по какому принципу была сформирована вся эта выборка?

— Это хороший вопрос, потому что про выборку мы спорим с коллегами до сих пор. Как я говорила, проект изначально шел без меня, поэтому я пришла на готовую выборку, когда шел рекрут респондентов. В ее основе лежали два фактора: профессия человека и его опыт использования городской среды (например, ездит человек на машине или использует общественный транспорт). Но, по большей части, там были люди, которые просто хорошо знали Курьяново. 

— Как вы их находили?

— Через соцсети, блоги, через знакомых. Часть респондентов нам подсказала женщина, которая работает в местном отделении союза ветеранов. Мы старались отбирать респондентов разного возраста, хотя важнее для нас были практики использования городской среды.

— Есть ли какая-то взаимосвязь между выявленными тобой типами счастья и полом, возрастом респондента или другими социо-демографическими характеристиками?

— Я не заметила такой взаимосвязи. «Биохимическое счастье» всем свойственно, «бытовое» — тоже всем. Единственное, про «эфемерное счастье» мне больше говорили представители старшего поколения, воспитанные в Советском Союзе. Многие даже говорили фразами из советских фильмов, а не своими словами («счастье — это когда тебя понимают» — цитата из фильма «Доживем до понедельника»).

— Ты ни разу не упомянула материальные блага, не считая фразы про остров. Они никак не фигурировали в нарративах о счастье?

— Материальные блага — это, мне кажется, средства для достижения счастья. Возможно, люди это понимали. Конечно, получившаяся типология — достаточно условная. У меня был один человек, который «исповедовал» все три вида счастья — буквально выдал по абзацу на каждое. Возможны разные варианты: люди отличаются друг от друга иерархией выделенных типов счастья и их различными сочетаниями. Что касается дохода и прочих материальных благ, то исследователи обычно указывают на положительную взаимосвязь счастья человека с деньгами, но до определенного уровня.

— Мы много говорили о счастье, а что делает тебя счастливой (как исследователя)?

— Для меня лично этот проект был важен, потому что в то время я тоже не очень понимала, что такое счастье. В итоге я выявила формулу, что счастье – это находиться в гармонии с самим собой. Так что когда я нахожусь не в гармонии, то стараюсь что-то сделать, чтобы прийти в это состояние.