От великодержавного к локальному

 

— Проектом «Дом на Большой Садовой» я начал заниматься в 2014 году. Можно сказать, «Дом…» вырос из той рубрики, которую мы с фотографом Антоном Акимовым вели в «Большом городе». 

— Рубрика называлась «Дома». Она и вылилась в книгу «Истории московских домов, рассказанные их жителями». Мы и книгу хотели назвать «Дома», но решили, что надо быть более дружелюбными к читателю.

Как это все получилось? Я преподаю на историческом факультете МГУ, люблю все, что связано с Москвой, историей Москвы, архитектурой этого города. Хотелось исследовать город, узнавать о нем больше. Мне не нравилось, когда я шел мимо дома и не знал, что это за дом. И я решил делать проект о Москве, а не просто читать краеведческие книги. К тому же хороших краеведческих книг о Москве очень мало. 

— Конечно, проект и книга связаны с антропологией, они связаны с методом. Безусловно, когда я работаю в сибирских деревнях среди коренного населения, я разговариваю с людьми, записываю на диктофон то, что они говорят. Здесь примерно то же самое: ты ходишь по квартирам и домам, разговариваешь с людьми, записываешь их воспоминания. Но когда я занимаюсь Арктикой, то в первую очередь меня интересует современность, меня не интересует ретроспектива. А в Москве мы записывали воспоминания. Записывать воспоминания бывает намного легче, чем исследовать современность. Со мной могут не согласиться многие люди, но я абсолютно уверен, что труд историка легче, чем труд этнолога. Прошлое в той или иной степени отрефлексировано.

— Книга состоит из воспоминаний жителей и из той информации, которую я нашел в архивах, книгах, в справочнике «Вся Москва». То есть это архивная работа, библиотечная работа и работа в поле среди жителей.  

— Через знакомых, ЖЭК, совет ветеранов, школы, просто на улице, через жителей, с которыми я уже познакомился. 

— Когда мы писали рубрику в «Большом городе», конечно, мы работали быстрее, так как два раза в месяц надо было выпускать материал. А когда начали писать книгу и издавать ее в рамках издательской программы Музея Москвы, то здесь можно было заниматься сразу несколькими домами. Я мог очень долго исследовать один дом, мог долго ждать жителей, когда они вернуться откуда-нибудь, согласятся разговаривать, мог спокойно и размеренно работать в архивах. Исследовательская работа не терпит спешки, тогда она получается качественной. Ты должен со всех сторон подойти к этому дому, должен быть терпеливым, пытливым, искать, искать и продолжать искать. Это бесконечная история. У многих этих домов появились старые фотографии, архивные документы уже после того, как книга была сверстана.    

— Здесь жители понимают, что не только они отдают, но и я отдаю. Все очень заинтересованы. Я передавал жителям на флешке архивные документы, старые фотографии, историко-архитектурное обследование. Они сами начинали искать своих бывших одноклассников, звонить им, устраивать общие встречи с теми, кто уже выехал из этого дома. Книга наполовину написана жителями. Она состоит из фотографий, которые они нашли, часто это их сценарий повествования, их советы. Несмотря на то, что российское пространство в целом недружелюбное и недоверчивое, люди пускали к себе и никто не запрещал фотографировать.

— Да, конечно, любой человек. Именно поэтому у меня в конце книги есть раздел «источники» – там ссылки на все фонды, которые я использовал. Любой человек, у которого есть желание, который горит этим, сможет сделать не то же самое, что и мы, но он сможет найти информацию. Потому что нет ничего более волнительного, чем исследовать историю своей семьи, историю своего дома.

Мне нравится история локального волонтерского краеведения, когда люди сами издают газету о своей деревне (такие деревни есть в Ярославской области). Для этого не надо иметь исторического образования, эта информация доступна любому мыслящему человеку.

— Лично мне важно, когда мы с великодержавного, государственнического масштаба переходим на локальный: на конкретного человека, историю улицы, дома, историю повседневности и уходим от истории про царей, императоров, великие войны, прекрасных писателей и ученых. Российская история слишком долго была фокусирована на масштабных явлениях. Сейчас есть интерес не к локальной истории, а интерес к частному. Проекты «Прожито», «Дом на Большой Садовой», «Реликва», наш с Антоном проект. Сейчас выйдет замечательная книга про историю страны через историю одной квартиры и семьи, которая в ней живет. Это интересное явление, и я очень рад, что оно происходит в России.  

— Это сложно сказать, потому что этнология имеет несколько названий: есть социальная антропология или культурная антропология, есть этнография, есть этнология. Это, на мой взгляд, немного ущербное разделение. Этнограф – это такой ученый 19 века, который описывает утварь, одежду, жилище экзотических народов. Безусловно, сейчас этим никто не занимается, наука сейчас совсем другая. А антрополог – это такой мыслящий человек типа Клиффорда Гирца, который говорит не столько о конкретном народе, сколько в целом о человечестве. 

Я называю себя этнологом, потому что в России эта наука называется этнологией. Кафедра, на которой я работаю, называется кафедрой этнологии. В России антропология – это в первую очередь биологическая антропология, исследование черепа, разреза глаз и так далее. А я занимаюсь культурой, обществом. Этнология – это наука, которая исследует культуру, общество, процессы, которые происходят в этом обществе.

– Я не приемлю любую ксенофобию, любой снобизм, высокомерие – неважно, географическое, московское, или русское, или еще какое-то. Эти люди – такие же равноправные акторы городского пространства, как и мы с вами. Для меня очень важно этим заниматься. Совсем необязательно родиться в Москве, чтобы быть москвичом. 

У нас в книге есть некий этнический акцент: я пишу и о татарской Москве, и о еврейской Москве. Например, в доме на Большой Садовой жила семья – эта семья дольше всех прожила в этом доме, приехала в 14-м году и уехала только в 80-е годы. Это армянская семья Вартановых. Так что самая старожильческая семья в доме на Большой Садовой – армянская семья из Ахалкалаки в Грузии. Это особенность Москвы. Татарское, еврейское, армянское наследие Москвы – оно огромное, невероятно интересное, и архитектурное в том числе. А если мы говорим про современных мигрантов… Понимаете, если человек чувствует, что он часть Москвы, – значит он москвич. И ни мне, ни вам не дано решать, кто тут москвич, а кто нет. Москва вся состоит из приехавших. Это нормально, это столица.