«Башня из слоновой кости рассыпается»

Григорий Юдин о роли социологии сегодня

14:25, 1 ноября 2016
Мы поговорили с социологом Григорием Юдиным о том, как сегодня изменяется роль социального ученого, кто такой публичный исследователь и, наконец, какое место занимают общественные науки в современном мире. 
  
– Поговорим о социологии. Что, на ваш взгляд, значит быть социологом сегодня? Сводится ли эта роль целиком к познанию и описанию? Или социологу следует действовать в публичном поле?

– Мне стоит сначала сказать, что для меня слово «социолог» не особенно важно, я не готов за него сильно воевать. Социология исторически складывалась как частный проект в рамках политической философии, и в значительной степени этот проект себя изжил: часть задач уже неактуальна, часть задач была решена. Сейчас реальные издержки состоят в том, что если ты упираешься в социологию, то не можешь видеть многих вещей. Только взяв несколько более широкую перспективу, задаешься вопросом, какова на данный момент социальная функция знания, каково место общественных наук.
Изображение
На этот вопрос есть набор общепринятых ответов. Скажем, Майкл Буравой выделяет четыре «типа» социологов, и среди них ему ближе всего публичная роль социолога (речь идет о концепции, изложенной Майклом Буравым в президентском послании для Американской социологической ассоциации, которое затем было опубликовано в The British Journal of Sociology под названием “For public sociology”. – Примеч. ред.).
 
Позиция публичного социолога важна, в особенности сегодня и в России. Социологи слишком долго прятались за своим дежурным кредо «мы только наблюдаем реальность со стороны, и нам всё равно, как она будет устроена». Или есть ещё противоположная горделивая поза – дескать, мы, социологи, знаем, как всё должно быть устроено, но только вот нас никто не спрашивает. То и другое закономерно привело к тому, что социологам перестали доверять, а в их знание перестали верить. Должен быть кто-то, кому будет не всё равно и кто не будет смотреть на агентов социального мира свысока. Это и есть позиция публичного социолога – того, кто, производя анализ, бросает его в публичную сферу, чтобы стимулировать коммуникацию, дирижировать ею. Допустим, у социолога возникает некий интерес к явлению в социальном мире. Он исследует этот мир на предмет того, как он структурирован, и получаемое знание вместе со своей позицией он опрокидывает в мир, который исследует. На самом деле эта позиция необязательно связана с социологией – она вполне работает и в антропологии, и в философии. Буравой пытается упаковать ее в социологию, но повторюсь, для меня это непринципиально: называть себя социологом или нет. Важно, что ты делаешь, а не как называются учебные курсы, которые ты читаешь студентам.
Майкл Буравой – британско-американский социолог, профессор Калифорнийского университета в Беркли, в прошлом президент Американской социологической ассоциации (ASA) и Международной социологической ассоциации (ISA), автор ряда влиятельных концепций в области методологии социальных исследований («развернутый» кейс-метод) и проекта социологии публичной сферы.
– Тем не менее приходится определяться с «идентичностью» до тех пор, пока социальные науки живут на факультетах социологии.
 
– В России, на мой взгляд, существует такая проблема, как дисциплинаризация, то есть сильно проржавевшее представление о границах между дисциплинами. Во многих странах найти факультет социологии – именно социологии – не так уж просто. Чаще социология представлена на факультетах социальных наук, социальных исследований того-то или того-то. В России люди готовы вести многолетние дискуссии о том, чем социология отличается от политологии или психологии и как им поделить между собой объекты. Какая, в сущности, разница?

Когда люди спокойнее относятся к дисциплинарным делениям, это снимает для них значительную часть проблем. Например, ты начинаешь отталкиваться от того, что действительно хочешь делать, не обременяя себя вопросом, чем должна заниматься конкретно твоя дисциплина. Все выглядит так: у тебя есть проблемы в жизни? Считаешь, что в мире что-то устроено неправильно? И у тебя есть идеи, как сделать лучше? Ну и прекрасно! Делай это. Это может называться социологией, философией, критической теорией – без разницы. Думаю, людям, которые мучаются подобным кризисом идентичности, стало бы намного легче, если бы они перестали спрашивать себя, что такое социология, зачем она нужна, каким надо быть социологом. Социолог не должен быть никаким… если он не решает проблем, которые кажутся ему самому существенными.
Изображение
– Но решение одних и тех же проблем в поле академической науки и в публичном поле – это, вероятно, два разных решения. 

– Они не такие уж разные сегодня. Сегодня надо уметь решать проблему в публичной сфере и через нее: существовать в публичной коммуникации, формулировать свои идеи на доступном языке. Башня из слоновой кости рассыпается, академические монастыри повсюду во все более и более уязвимом положении. И повторюсь, это скорее хорошо. Традиционная академическая легитимация «дайте нам заниматься наукой и ничего у нас не спрашивайте» все еще жива, но это ненадолго.

При этом не стоит забывать, что даже будучи публичным ученым, ты должен оставаться исследователем, а не крикуном на площади. Необходимо обладать набором компетенций исследователя – ставить исследовательскую проблему, формулировать эту проблему на языке теории, выдвигать гипотезу, контекстуализировать проблему, сомневаться в том, что кажется само собой разумеющимся. Все эти навыки в первую очередь относятся к академической компетенции. Сейчас важнее другой вопрос: можно ли быть социальным исследователем, ученым, вообще не будучи академическим исследователем? 

– Дискуссия открыта?

– Да, это под вопросом. Предположим, социальная наука завтра станет не нужна современным университетам и академиям или нужна только в той мере, в которой она поставляет полезную информацию управленцам в государстве и бизнесе. Сможет ли она существовать вне академии? Актуальность этого вопроса возрастает с той же скоростью, с какой падает легитимность академического знания. Ясно, что социальная наука научилась существовать как наука академическая, университетская, и ей так наиболее комфортно повсюду. С другой стороны, как я уже сказал, её легитимность в академии все больше под вопросом.

– В чем это выражается? Сокращается финансирование?

– Конечно. Это повсеместная история, хотя Россия в особо неблагоприятном положении, так как здесь наложились друг на друга реакционный тренд и неолиберальный. Но финансирование социально-гуманитарных наук сокращается во всем мире. Социальные науки смогут продолжать существовать в академии лишь в том случае, если они научатся удачно мимикрировать под естественные.

– Вы затронули отдельную тему – признание научного знания. Хотелось бы заострить вопрос: можно ли сейчас выделить ключевые стратегии легитимации социально-научного знания в публичной сфере?
– Я снова отошлю к Буравому. Стандартная стратегия легитимации для социальных ученых в Европе и Америке – это леволиберальная критическая направленность. Ученый действует как рефлексивный агент, который вскрывает структуру неравенства в обществе, следит за отношениями господства и подчинения и дает голос тем, кто оказывается в депривилегированном положении. Это довольно сильная стратегия легитимации. Взгляд из такой позиции подразумевает следующую логику рассуждения: давайте посмотрим, как государство работает в этой сфере и в этой сфере или как функционирует крупный капитал; итак, здесь мы наблюдаем такие-то последствия (например, тот или иной вид неравенства, к которому мы привыкли), и теперь мы откроем вам на это глаза, научим вас видеть структурные причины вашей жизненной ситуации, покажем вам, что дело не в том, что вы немощные, неспособные или просто проиграли естественный отбор, а в том, что система выстроена таким образом, что не оставляет вам шансов, – и тем самым покажем вам, как можно изменить ситуацию сообща. Но подобная стратегия реализуема там, где сложнее устроен баланс власти, то есть в политическом спектре представлены различные силы, которые способны оказывать сопротивление. И как раз на такие группы ориентированы социальные ученые данной направленности.
Изображение
Другой тип признания – это административные инженеры. Он прочно укоренился еще со времен Парсонса. Это люди, которые мыслят как административные инженеры-мелиораторы или технократы, занимаясь своего рода дизайном власти. Выглядит это примерно так: вам нужно повышать показатели экономического роста? А давайте посмотрим, как гендерное неравенство связано с падением темпов экономики, и покажем, что можно с этим сделать. Это также очень сильная линия легитимации. 

– Вы лично, насколько я понимаю, работаете где-то на стыке политической философии и социологии. Для вас наука – способ производить актуальное и все же критическое знание о социальном мире? 

– Моя мотивация не берется из самой науки (я не верю в ценность науки самой по себе) – скорее, она вырастает из совместного существования людей, которое меня не устраивает, не устраивает в моей стране, в мире. И знание – это тот исключительно важный и необходимый инструмент, с помощью которого можно менять вещи, которые тебе не нравятся. Мне не нравится растущее неравенство, мне не нравится снижение уровня самоуправления людей повсюду (не только в моей стране, но и во всем мире), мне не нравится все более и более отчетливая угроза глобальных войн, мне не нравится, что мы разучились распознавать и поощрять деятельность на общее благо. На самом деле всё это и есть проблемы, из которых исторически возникла социология. Если мы представим себе человека, которому всё это не нравится, то что ему делать? Один из наиболее последовательных ответов – создавать знание, которое поможет с этим справиться.